25 июля в 1972 году умер советский клоун-мим Леонид Енгибаров

Леонид Енгибаров

45 лет назад ушел из жизни артист цирка, выдающийся клоун-мим Леонид Енгибаров.

Выступления Енгибарова всегда отличались мягкостью, интеллигентностью, лиризмом. Уже с первых своих шагов на арене он стал вызывать у публики и коллег по профессии самые противоречивые отзывы. Публика, которая привыкла в цирке развлекаться, а не размышлять, была разочарована таким клоуном. И многие коллеги Леонида вскоре стали советовать ему сменить амплуа "думающего клоуна". Стоит отдать должное Енгибарову, он не отрекся от избранного пути и вскоре доказал свою правоту, став популярнейшим в Советском Союзе клоуном-мимом.

В июле 1972 года Енгибаров был в Москве. Тот месяц был отмечен небывалой жарой и засухой. В Подмосковье горели торфяные болота, и в отдельные дни воздух был таким, что в нескольких метрах от себя невозможно было увидеть человека. В один из таких дней - 25 июля - Енгибарову стало плохо, и он попросил маму - Антонину Андреевну - вызвать врача. Тот приехал, ошибочно диагностировал отравление, выписал какое-то лекарство и покинул дом. Вскоре после его ухода артисту стало еще хуже. Матери вновь пришлось вызывать "Скорую". Пока врачи ехали, Леонид мучился от боли и во время одного из приступов внезапно попросил у матери: "Дай холодного шампанского, мне станет легче!" Видимо, он не знал, что шампанское сужает сосуды. Не знала об этом и его мама. Леонид выпил полбокала и вскоре умер от разрыва сердца. Ему было всего 37 лет.

Когда Енгибарова хоронили, в Москве начался проливной дождь. Казалось, само небо оплакивает потерю прекрасного артиста. По словам Юрия Никулина, все входили в зал Центрального дома работников искусств, где проходила гражданская панихида, с мокрыми лицами. А пришли тысячи...

На смерть клоуна Владимир Высоцкий написал стихотворение. Вот строки из него: 

Мы опять в сомненье — век двадцатый:
Цирк у нас, конечно, мировой, —
Клоун, правда, слишком мрачноватый —
Невеселый клоун, не живой.

Ну а он, как будто в воду канув,
Вдруг при свете, нагло, в две руки
Крал тоску из внутренних карманов
Наших душ, одетых в пиджаки.

Мы потом смеялись обалдело,
Хлопали, ладони раздробя.
Он смешного ничего не делал —
Горе наше брал он на себя.

Только — балагуря, тараторя, —
Все грустнее становился мим:
Потому что груз чужого горя
По привычке он считал своим…

…Мы теперь без боли хохотали,
Весело по нашим временам:
Ах, как нас прекрасно обокрали —
Взяли то, что так мешало нам!.. 

…Злое наше вынес добрый гений
За кулисы — вот нам и смешно. 
Вдруг — весь рой украденных мгновений 
В нем сосредоточился в одно. 

В сотнях тысяч ламп погасли свечи.
Барабана дробь — и тишина... 
Слишком много он взвалил на плечи
Нашего — и сломана спина… 

…Он застыл — не где-то, не за морем —
Возле нас, как бы прилег, устав, —
Первый клоун захлебнулся горем, 
Просто сил своих не рассчитав…