В 1922 году Сергей Есенин встретился в Берлинском "Доме искусств" с русской эмиграцией. Его освистали.
"Все равно не пересвистите. Как засуну четыре пальца в рот и свистну - тут вам и конец!.." - крикнул поэт. С этими словами он вскочил на стол и стал читать:
Гой ты, Русь, моя родная,
Хаты - в ризах образа...
Не видать конца и края -
Только синь сосет глаза...
Есенин путешествовал по Европе с Айседорой Дункан. Было решено, что участие Есенина в ее гастролях как "первого российского поэта" привлечет внимание мировой прессы и публики. Наталия Крандиевская-Толстая, знавшая Есенина еще по Москве, случайно встретив его и Дункан в Берлине, решила познакомить поэта с Максимом Горьким.
По этому поводу устроили завтрак в пансионе Фишера. Приглашены были Айседора, Есенин и Горький.
Айседора пришла, обтекаемая многочисленными шарфами пепельных тонов, с огненным куском шифона, перекинутым через плечо, как знамя. Завтрак проходил шумно и сумбурно. После кофе, встав из-за стола, Горький попросил Есенина прочесть последнее, написанное им.
Есенин читал хорошо, но слишком стараясь, без внутреннего покоя. Горькому стихи понравились. Они разговорились. Когда Горький ушел, Есенин заметил: «А ну их, умников! Пушкин что сказал? "Поэзия, прости господи, должна быть глуповата". Она умных не любит…»
«Изучайте Евро-опу! - передразнивал он Горького. - А что ее изучать-то…»
В Европе Есенин чувствовал себя явно не в своей тарелке. Из Дюссельдорфа он писал друзьям: "Родные мои. Хорошие. Что сказать мне вам об этом ужаснейшем царстве мещанства, которое граничит с идиотизмом? Кроме фокстрота, здесь почти ничего нет. Здесь жрут и пьют, и опять фокстрот. Человека я пока еще не встречал и не знаю, где им пахнет. В страшной моде господин доллар, а на искусство начхать - самое высшее – мюзик-холл".