В 1881 году навсегда закрылись глаза классика мировой литературы Федора Михайловича Достоевского.
В тот день, 9 февраля, жена писателя Анна Григорьевна, проснувшись в семь утра, увидела, что Достоевский смотрит в ее сторону. Анна Григорьевна спросила его о самочувствии, на что он ответил: «Знаешь, Аня, я уже часа три как не сплю и все думаю, и только теперь сознал ясно, что я сегодня умру». Он попросил зажечь свечи и дать ему Евангелие. С этой святой книгой, подаренной ему в Тобольске женами декабристов, Федор Михайлович не расставался все четыре года пребывания на каторжных работах. А впоследствии часто, задумав что-то или сомневаясь в чем-либо, открывал наудачу это Евангелие и прочитывал то, что было напечатано на левой странице разворота. В тот день он тоже пожелал проверить свои сомнения. Открылось Евангелие от Матфея. Гл. III, ст. II: "Иоанн же удерживал его и говорил: мне надобно креститься от тебя, и ты ли приходишь ко мне? Но Иисус сказал ему в ответ: не удерживай, ибо так надлежит нам исполнить великую правду". «Ты слышишь - "не удерживай" - значит, я умру, - сказал он жене и закрыл книгу».
«Я не могла удержаться от слез, - вспоминала Анна Григорьевна. - Федор Михайлович стал меня утешать, говорил мне милые ласковые слова, благодарил за счастливую жизнь, которую он прожил со мной. Поручал мне детей, говорил, что верит мне и надеется, что я буду их всегда любить и беречь. Затем сказал мне слова, которые редкий из мужей мог бы сказать своей жене после четырнадцати лет брачной жизни: «Помни, Аня, я тебя всегда горячо любил и не изменял тебе никогда, даже мысленно!»…
…Когда уже «Федор Михайлович был без сознания, дети и я стояли на коленях у его изголовья и плакали, изо всех сил удерживаясь от громких рыданий, так как доктор предупредил, что последнее чувство, оставляющее человека, это слух, и всякое нарушение тишины может замедлить агонию и продлить страдания умирающего. Я держала руку мужа в своей руке и чувствовала, что пульс его бьется все слабее и слабее. В восемь часов тридцать восемь минут вечера Федор Михайлович отошел в вечность… Лицо усопшего было спокойно, и казалось, что он не умер, а спит и улыбается во сне какой-то узнанной им теперь «великой правде».